Увага!!! Невялікія апавяданні і вершы пададзены ў поўным варыянце.
Чувство родины
Иркутск был чудом, вернее, целым скопищем чудес. Ледяная Ангара, просматривающаяся на огромной глубине до последнего камушка на дне, до тонюсенькой водоросли, неутомимо пускающей вверх жемчужные шарики пузырьков. Мы брали двухпарную лодку и плыли к островам, что слева от пристани. Когда мы входили в узкую горловину между двумя ближайшими островками, простор поворачивался вокруг своей оси, островки, будто играя в чехарду, перепрыгивали друг через дружку, вёсла выпадали из рук. Головокружение длилось с минуту, а когда оно проходило, мы обнаруживали, что челнок наш отброшен назад на добрый десяток метров. Между островками был водоворот с мощным выбрасывателем, он вращал лодку, насыщая её центробежной силой, а затем швырял назад к пристани. Мы ещё и ещё повторяли нашу попытку, а затем в блаженном, дурном изнеможении смотрели, как рыбаки, ловко и уверенно действуя шестом, спокойно проводили над водоворотом свои длинные плоскодонные пироги.
Была ещё Ушаковка, впадающая в Ангару. Она так стремительно текла с гор, что рыбы, плывущие против течения, порой повисали недвижно – бери руками или накалывай вилкой. Я купался в её быстрой и довольно тёплой воде, я плавал в ней, и это было прекрасно, как полёт во сне. Я размахивал руками, едва касаясь мгновенно ускользавшей воды, и меня несло с обрывающей дыхание скоростью в широкое устье, где воды Ушаковки и Ангары, смешиваясь, создавали плавно тормозящую среду.
И были цветы, полевые цветы, растущие по склонам невысоких гор за южной окраиной города, цветы, в которые трудно поверить, – так они роскошны, так превосходят скромные луговые цветы Подмосковья. Цветы, похожие на мясистые петушиные гребни, цветы, напоминавшие наш садовый львиный зев, но не жёлтые с красноватыми подпалинами, а многокрасочные: с пунцовым, словно окровавленным, верхним нёбом и синеватым – нижним, фиолетовым храпом, палевыми надбровьями, янтарной головой и жёлтыми заушинами. Были цветы, что не сравнишь и не опишешь, словно фантастические гибриды василька с георгином, ромашки с настурцией, причудливые, сказочные цветы с длиннющими пестиками, торчащими, будто щупальца, из глубокой, слоистой чашки.
Отец не знал цветов, про каждый сорванный цветок он говорил задумчиво:
– Кажется, это маргаритка.
Порой на каменистых срезах гор обнажались вкрапления серебристо-сверкающей породы. Не стоило большого труда отбить кусочек такой породы, от него отслаивались блестящие чешуйки, похожие на рыбьи. «Это слюда, – говорил отец, – слюдяные горы». Меня охватывал трепет, впервые приближался я к первооснове вещей.
Ещё раньше в Акуловке мама сумела показать мне дерево. В моей жизни это было одно из самых важных событий, куда важнее первого выстрела, направленного в меня, важнее всех книжных открытий. Дерево было плакучей берёзой, старой, кряжистой, с разлапистыми ветвями, усаженными кулями вороньих гнёзд.
– Посмотри, какое чудесное дерево, – сказала мама.
Я посмотрел на берёзу, которую видел не раз, что-то сжалось во мне, распахнулось, и я вдруг всем существом своим понял, как прекрасно дерево, прекрасней всего, что есть на земле. Это целый мир, чистый и радостный, свободный, светлый мир, который никогда не изменит, не обманет, выручит, поднимет, спасёт. Это очень важно: увидеть в детстве родное, русское дерево.
В Иркутске, в небывалой близости к рекам, горам, недрам, деревьям, цветам, насыщался я, словно под мощным давлением, чувством родины.
(485 слов)
По Ю. Нагибину