Одна черёмуха выросла на дорожке из орешника и заглушала лещиновые кусты. Долго думал я, рубить или не рубить её: мне жаль было. Черёмуха эта росла не кустом, а деревом вершка три в отрубе и сажени четыре в вышину, вся развилистая, кудрявая и вся обсыпанная ярким, белым, душистым цветом. Издалека слышен был её запах. Я бы и не срубил её, да один из работников (я ему прежде сказал вырубить всю черёмуху) без меня начал её рубить. Когда я пришёл, уж он врубился в неё вершка на полтора, и сок так и хлюпал под топором, когда он попадал в прежнюю тяпку. «Нечего делать, видно, судьба», – подумал я, взял сам топор и начал рубить вместе с мужиком.
Всякую работу весело работать: весело и рубить. Весело наискось глубоко всадить топор и потом напрямик подсечь подкошенное и дальше и дальше врубаться в дерево.
Я совсем забыл о черёмухе и только думал о том, как бы скорее свалить её. Когда я запыхался, я положил топор, упёрся с мужиком в дерево и попытался свалить его. Мы качнули: дерево задрожало листьями, и на нас закапало с него росой, и посыпались белые душистые лепестки цветов.
В то же время – точно вскрикнуло что-то – хрустнуло в середине дерева; мы налегли, и – как будто заплакало – затрещало в середине, и дерево свалилось. Оно разодралось у надруба и, покачиваясь, легло сучьями и цветами на траву. Подрожали ветки и цветы после падения и остановились.
«Эх! штука-то важная! – сказал мужик. – Живо жалко!»
А мне так было жалко, что я поскорее отошёл к другим рабочим.
(213 слов)
По Л. Толстому