С Купалихой

   Если б я однажды утром проснулся и вдруг поверил, что она жива, я побрился бы, надел бы белую рубаху и, отложив всякие труды и дела, через весь город пошёл бы сказать: «Доброе утро, милая тётя Владя!»
   Благородный была человек. Суетливая, говорливая, вежливая, иногда трудная, как говорится, по характеру, но, особенно с расстояния времени, хорошая.
   Часто мне вспоминается одна поездка с нею. В колхоз имени Янки Купалы.
   Был июнь в самом солнечном цветении. В дороге мы: три писателя, тогда ещё молодые, наша чудесная хозяйка и шофёр – перекусывали в буйной траве под берёзками вкусно и весело. Потом в деревне, приехав рановато, ждали, чтобы свечерело.
   Купалиха куда-то пошла, шофёр придремал в укромном месте, а мы устроились втроём на крыльце клуба, в тени. То ли в разговоре о чём-то близком, то ли просто так, в приятном молчании, помнится только хорошее, тихое настроение.
   Да вот откуда-то появился, будто с неба упал, уполномоченный.
   – Чья машина? – спросил он грозно. – Мне нужна машина! Это чья?
   – Наша, – сказал я.
   – Кто же вы? Чья машина, я спрашиваю?
   Совсем спокойно, как этот вечер деревенский, я разъяснил, что это машина вдовы Янки Купалы.
   – Ну хорошо, она вдова, а вы кто? – наступал капитан.
   Тогда я шепнул ему с надлежащей таинственностью:
   – Мы личная охрана.
   Уполномоченный мгновенно рванулся по стойке «смирно», козырнул и гаркнул:
   – Здравия желаю!
   Мы приняли его уважение молча, с надлежащим спокойствием и достоинством. Уполномоченный стушевался, насколько мне помнится, быстро.
   Позже в душном переполненном клубе был литературный вечер. Мы выступали охотно, нас хорошо слушали, особенно, как и следовало, Купалиху. Потом в школе учителя угощали нас шумным ужином. Выйдя из-за стола, мы все большой компанией вернулись в клуб на танцы.
   Ох, как неутомимо танцуют наши девчата! Выбегут к колодцу, напьются из ведра холодненькой, попоют или похохочут, обсохнут малость от ночной свежести и снова пошли. Полька или крыжачок – завод на целых полчаса.
   Мы, как бояре, сидели на лавке, грустновато чувствуя, что уже не для нас такая неутомимость. Тётя Владя то любовалась танцами, то стыдила нас.
   И тут, как с ясного неба, вновь появился уполномоченный. Румянец его был уже более густой. Он подошёл к уважаемой гостье, галантно козырнул, наклонился и гаркнул:
   – Фокстротик не желаете?
   Гаркнул культурно, чтоб только музыку перекричать.
   Вижу и сегодня, как она добродушно смеётся, полнолицая, в своём неизменном чёрном берете. Смеётся молодо. Лишь отмахнулась:
   – Да что ты, человече, не совсем здоров?
   Танец сменялся танцем. Перерывы шумели смехом да песнями.
   Уполномоченный то исчезал, то появлялся с новым предложением.
   Внимание его было, бесспорно, искренне, а танец предлагался самый шик.
   После третьего раза тётя Владя, как только кавалер повернулся, чтобы снова исчезнуть, сказала по-своему непосредственно, громко, сквозь молодой смех:
   – Ой, хлопчики! Когда мы с Янкой в Вильне жили, был там такой же дурень – околоточный надзиратель.
(457 слов)

По Я. Мавру