Старший брат

   Я был только одним годом и несколькими месяцами моложе Володи; мы росли, учились и играли всегда вместе. Мы никогда не задумывались, кто из нас старше, а кто младше. Однако к годам двенадцати или около того я начал понимать, что Володя не товарищ мне по годам, наклонностям и способностям. Мне даже казалось, что брат сам сознаёт своё первенство и гордится им. Такую уверенность внушало мне моё самолюбие, страдавшее при каждом столкновении с Володей. Мне казалось, что в забавах, в учении, в ссорах, в умении держать себя – во всём он лучше меня. Это отдаляло меня от брата и заставляло испытывать мучительные моральные страдания.
   Например, когда Володе в первый раз купили голландские рубашки, мне было очень обидно не иметь таких. Если бы я прямо сказал об этом, то уверен, что мне стало бы легче. А так мне казалось, что он, всякий раз поправляя воротнички, нарочно хочет обидеть меня.
   Но ничему я не завидовал так, как благородному и откровенному характеру Володи, особенно проявлявшемуся в ссорах, случавшихся между нами. Я чувствовал, что он поступает хорошо, но не мог подражать ему.
   Однажды я подошёл к его столу и нечаянно разбил пустой разноцветный флакончик.
   – Кто тебя просил трогать мои вещи? – спросил вошедший в комнату Володя, заметив непорядок, произведённый мной в симметрии разнообразных украшений его столика. – А где флакончик?
   – Нечаянно уронил, а он разбился.
   – Сделай милость, никогда не смей прикасаться к моим вещам, – сказал он, составляя куски разбитого флакончика.
   – Пожалуйста, не командуй, – ответил я. – Разбил так разбил, что тут говорить!
   И я улыбнулся, хотя мне совсем не хотелось улыбаться.
   – Несносный мальчишка, разбил, а ещё смеётся!
   – Я мальчишка; а ты большой, да глупый.
   – Я не намерен с тобой ругаться, – сказал Володя, слегка отталкивая меня, – убирайся.
   – Не толкайся!
   – Убирайся!
   – Я тебе говорю, не толкайся!
   Володя взял меня за руку и хотел оттащить от стола, но я уже был раздражён до последней степени, поэтому схватил стол за ножку и опрокинул его. Все Володины фарфоровые и хрустальные украшения с дребезгом полетели на пол.
   – Отвратительный мальчишка! – закричал Володя, стараясь поддержать падающие вещи.
   Выходя из его комнаты, я подумал, что мы поссорились навсегда.
   До вечера мы не говорили друг с другом. Я чувствовал себя виноватым, боялся взглянуть на него и целый день не мог ничем заняться; Володя, напротив, вёл себя самым обычным образом и после обеда разговаривал и смеялся с нашими сёстрами.
   Мне неловко и совестно было оставаться наедине с братом, поэтому я старался поскорее выйти из комнаты, если в ней находился Володя. Вечером мы столкнулись в гостиной. Несмотря на то что мне хотелось подойти и помириться с ним, я, проходя мимо брата, постарался сделать сердитое лицо. Володя в это самое время поднял голову и с чуть заметной добродушной улыбкой смело посмотрел на меня. Наши глаза встретились, и я понял, что он понимает меня, но какое-то непреодолимое чувство заставило меня отвернуться.
   – Николенька, полно сердиться! Извини меня, если я тебя обидел, – сказал он самым простым голосом и подал мне руку.
   Что-то вдруг стало давить у меня в груди, но это продолжалось только одну секунду, потом на моих глазах показались слёзы, и сразу стало легче.
   – Прости меня, Володя! – сказал я, пожимая его руку.
   Володя смотрел на меня, однако как будто никак не мог понять, отчего у меня слёзы на глазах.
(526 слов)

По Л. Толстому