Слепой музыкант

   Молодой человек, казалось, шёл вслед за девушкой, не сознавая хорошо, куда она ведёт его. Когда в дверях показалось его бледное лицо и тонкая фигура, он вдруг приостановился на пороге этой освещённой комнаты. Но затем он перешагнул через порог и быстро подошёл к фортепиано.
   Открыв крышку, он слегка тронул клавиши и пробежал по ним несколькими быстрыми лёгкими аккордами. Казалось, он о чём-то спрашивал не то у инструмента, не то у собственного настроения.
   Потом, вытянув на клавишах руки, он глубоко задумался, и тишина в маленькой гостиной стала ещё глубже.
   Гости, подготовленные только что смолкшим смутным рокотом пианино, отчасти охваченные веянием странного вдохновения, витавшего над бледным лицом слепого, сидели в молчаливом ожидании.
   А Пётр все молчал, приподняв кверху слепые глаза, и всё будто прислушивался к чему-то.
   Одну минуту можно было подумать, что он не находит в своей душе того, к чему прислушивается с таким жадным вниманием. Но потом, хотя всё с тем же удивлённым видом и всё как будто не дождавшись чего-то, он дрогнул, тронул клавиши и, подхваченный новой волной нахлынувшего чувства, отдался весь плавным, звонким и певучим аккордам.
   И теперь, когда он играл какую-то итальянскую пьесу с трепещущим сердцем и переполненною душой, в его игре с первых же аккордов сказалось что-то до такой степени своеобразное, что на лицах посторонних слушателей появилось удивление. Струны звенели и рокотали, наполняя гостиную и разносясь по смолкшему саду. Глаза молодёжи сверкали оживлением и любопытством.
   Мотив давно уже изменился. Оставив итальянскую пьесу, Пётр отдался своему воображению. Тут было всё, что теснилось в его воспоминании, когда он за минуту перед тем молча и опустив голову прислушивался к впечатлениям из пережитого прошлого. Тут были голоса природы, шум ветра, шёпот леса, плеск реки и смутный говор, смолкающий в безвестной дали. Всё это сплеталось и звенело на фоне того особенного, глубокого и расширяющего сердце ощущения, которое вызывается в душе таинственным говором природы и которому так трудно подыскать настоящее определение. Тоска? Но отчего же она так приятна? Радость? Но зачем же она так глубоко, так бесконечно грустна?
   По временам звуки усиливались, вырастали, крепли. Лицо музыканта делалось странно суровым. Он как будто сам удивлялся новой и для него силе этих неожиданных мелодий и ждал ещё чего-то. Казалось, вот-вот несколькими ударами всё это сольется в стройный поток могучей и прекрасной гармонии, и в такие минуты слушатели замирали от ожидания. Но, не успев подняться, мелодия вдруг падала с каким-то жалобным ропотом, точно волна, рассыпавшаяся в пену и брызги, и ещё долго звучали, замирая, ноты горького недоумения и вопроса.
   Слепой смолкал на минуту, и опять в гостиной стояла тишина, нарушаемая только шёпотом листьев в саду. Обаяние, овладевавшее слушателями и уносившее их далеко за эти скромные стены, разрушалось, и маленькая комната сдвигалась вокруг них, и ночь глядела к ним в тёмные окна, пока, собравшись с силами, музыкант не ударял вновь по клавишам.
   И опять звуки крепли и искали чего-то, подымаясь в своей полноте, выше, сильнее. В неопределённый перезвон и говор аккордов вплетались мелодии народной песни, звучавшей то любовью и грустью, то воспоминанием о минувших страданиях и славе, то молодою удалью разгула и надежды. Это слепой пробовал вылить своё чувство в готовые и хорошо знакомые формы. Но и песня смолкала, дрожа в тишине маленькой гостиной тою же жалобною нотой неразрешённого вопроса.
   Когда последние ноты дрогнули смутным недовольством и жалобой, в гостиной поднялся шумный говор. Молодые люди, ещё взволнованные и возбуждённые, пожимали руки музыканта, предсказывали ему широкую известность артиста.
(551 слово)

По В. Короленко