Лето выдалось дождливое. Травы и хлеба дурели от перепоя, пёрли в рост и не вызревали. Потом травы остановились, густым разноцветьем придавило их, и они унялись, перестали расти.
И сделалось видно высокую рожь со сплющенным колосом. Она переливалась под ветром, шумела молодо и беззаботно. Но однажды налетела буря с крупным дождём и градом. Ещё жидкую и нестойкую рожь на взгорьях прижало к земле. «Пропало жито, пропало!» – сокрушались мужики. Горестно качали они головами и вздыхали, как вздыхают люди, утратив самое для себя дорогое. Из древности дошла до нас и ещё, слава Богу, жива в крестьянах жалость к погибающему хлебу, основе основ человеческой жизни.
После бури, как бы искупая свой грех, природа одарила землю солнечными днями. Рожь по ложкам и низинам стала быстро белеть, накапливать зерно и знойно куриться. А та, на взгорках, всё лежала вниз лицом и ровно бы молилась земле, просила отпустить её. И были провалы в густой и высокой ржи, словно раны. День ото дня всё горестней темнели и запекались они в безмолвной боли.
Пригревало и пригревало солнце. Сохла земля в поле, и под сваленной рожью прела она, прогревала стебли, и они по одному твердели, выпрямлялись и раскачивали гибко согнувшиеся серые колосья.
Ветром раскачивало рожь, сушило, гнало её волнами, и вот уже усы пустили колосья, накололи на них солнце.
Раны на поле закрылись, ровное оно сделалось, безоглядное.
Катились беловатые, будто вспененные на хребтах, волны, и среди них озёрной, стоялой водою всё ещё несмело шевелилась рожь, поднявшаяся с земли. Но через неделю-две вовсе слижет зелёные проплешины и сольётся поле во едином расчёсе, в единый колос встанут хлеба, начнут шуметь полновластно, широко, зазвенят отвердевшим зерном и, радуясь хлебу, жизнестойкости его, хвалить будут его крестьяне, как верного друга: «Сильный колос! Взнял себя с земли!»
(281 слово)
По В. Астафьеву