Сила жизни

   Мне совершенно ясно, что не к деятелям «добра» лежит душа художника. С отсутствием «добра» Толстой ещё может примириться. Но чего он абсолютно не выносит, что издавна вызывает в нём непреодолимую тоску, ничем не объяснимое отвращение, отчасти даже ужас, это – отсутствие всё той же силы жизни. Ему вмиг становится душно, жуткая тяжесть как-то потихоньку, почти невидимо, исподволь наваливается на его душу, когда он чувствует в людях отсутствие этого трепета жизни.
   Перед человеком изначально открыто так много радостей, так много счастья, а он не видит этого, не слушает поющих в душе на разные голоса оттенков мелодий жизни и понапрасну превращает душу свою в замёрзший, неживой комочек.
   Вот и Борис Друбецкой в «Войне и мире». Яркая, радостная жизнь настежь раскрыта перед ним. Но он как ни в чём не бывало отворачивается от неё, искусственно сдерживая все живые движения души. Холодно и расчётливо, в открытую он пользуется ею исключительно для устройства карьеры.
   Гончаров и в самых юношеских своих произведениях был непохожим на других стариком. Юноша Лермонтов не в пример людям его возраста всегда был взрослым человеком. Взрослый Пушкин до конца жизни оставался юношей. Во Льве Толстом мы имеем редкий пример, где художник всё время остаётся ребёнком, порой балованным, по временам серьёзным, но всегда по-детски непосредственным и искренним. Ребёнком не только в отношении своём к «добру», а и во всех характернейших особенностях ребёнка: в радостной свежести чувства, в пенящемся сознании жизни, в безыскусственности отношения к жизни, в ощущении таинственной, порой сверхъестественной её значительности, даже в самом слоге. Глубоко серьёзными глазами ребёнка смотрит Толстой на жизнь. И, как в ребёнке, в нём так же совершенно нет юмора, причём речь идёт совсем не об отсутствии чувства юмора. Рисуемое им часто невероятно смешно, но чувство смешного достигается чрезвычайно своеобразным приёмом: как будто чересчур внимательный, всё подмечающий ребёнок смотрит на явление, мало-помалу постигая его сущность, а вслед за тем описывает его, несмотря ни на какие условности, просто так, как оно есть, – и с явления враз сваливаются эти привычные, гипнотизировавшие нас условности, и оно предстаёт во всей своей голой, смешной нелепице.
(348 слов)
 
По В. Вересаеву