Тяжёлые, толстые стрелки на огромном циферблате, белевшем наискось от вывески часовщика, показывали тридцать шесть минут седьмого. В лёгкой синеве неба, ещё не потеплевшей после ночи, розовело одно тонкое облачко, и было что-то не по-земному изящное в его удлинённом очерке. Шаги нечастых прохожих особенно чисто звучали в пустынном воздухе, и вдали телесный отлив дрожал на трамвайных рельсах. Повозка, нагруженная огромными связками фиалок, тихо катила вдоль панели.
С чёрных веток чуть зеленевших деревьев спархивали с воздушным шорохом воробьи и садились на узкий выступ высокой кирпичной стены.
Лавки ещё спали за решётками, дома освещены были только сверху, но нельзя было представить себе, что это закат, а не раннее утро. Из-за того что тени ложились в другую сторону, создавались странные сочетания, неожиданные для глаза, хорошо привыкшего к вечерним теням.
Всё казалось не так поставленным, непрочным, перевёрнутым, как в зеркале.
Он оглянулся и в конце улицы увидел освещённый угол дома, где только что жил минувшим и куда не вернётся больше никогда. И в этом уходе целого дома из его жизни была прекрасная таинственность.
(170 слов)
По В. Набокову