Птичье путешествие

   Хочу поделиться с читателями своими наблюдениями. На сей раз заинтересовали меня птицы.
   У угла моей дачи стоял деревянный бочонок, полный воды. Рядом произрастал куст бузины, а неподалёку – заросли можжевельника. На бузине сидели бок о бок два молодых воробья, совсем ещё молодых, с пушком, сквозящим из-под перьев, с ярко-жёлтыми пазухами по краям клювиков. Один бойко и уверенно перепорхнул на край бочонка и стал пить. Пил – и исподтишка поглядывал на другого, по временам перекликаясь с ним на звенящем своём языке. Другой, чуть поменьше, с серьёзным видом сидел на ветке и опасливо косился на бочонок. А пить-то, по-видимому, хотелось – клюв был разинут от жары. И вдруг я ясно увидел: первый уж давно напился и просто собственным примером ободряет другого, поменьше, как будто говорит, что ничего тут нет страшного. Он непрерывно набирал клювом воду и тотчас же ронял её из клюва, поглядывая при этом на брата, и звал его. Братишка на ветке в конце концов решился, подлетел к бочонку. Но лишь только коснулся лапками сырого, позеленевшего края – и тотчас же испуганно порхнул назад в бузину. А тот опять стал его звать и добился-таки наконец. Братишка перелетел на край бочонка, неуверенно сел, всё время трепыхая крылышками, и напился. Оба улетели.
   В марте 1911 года я ехал на пароходе из Египта в Грецию. Корма сплошь была завалена разнообразными товарами: ящиками с экзотическими фруктами и овощами, копчёной и вяленной на солнце рыбой, мёдом в стеклянной таре, свежевыкрашенными и ещё не крашенными скамейками, циновками из тростника и многим другим. Самое интересное заключалось в том, что поверх всего этого беспорядочно лежавшего товара сидела масса самых разнообразных перелётных птичек. Создавалось ощущение, что на пароход опустилась радуга: так неописуемо красиво и разнообразно было оперение птиц. Оливково-оранжевые, небесно-голубые, изумрудно-зелёные, блестящие под обжигающим солнечным лучом точь-в-точь как драгоценная парчовая ткань, самые разнообразные птицы вперегонки носились в воздухе, вразнобой порхали над волнами и вслед за тем вновь садились на корму, клевали сквозь камышовые решётки упаковочных ящиков пунцовые египетские помидоры. На ночь птички расположились спать на мачтах и реях нашего парохода. Матросы очень любят этих птичек и не позволяют пассажирам их обижать. Я расспрашивал матросов про птичек. Весною их можно видеть лишь на судах, идущих на север, осенью – на судах, идущих на юг. Вы догадываетесь? Какой здесь мог быть инстинкт? Птицы как-то почувствовали, каким-то немыслимым, никому не понятным образом поняли: зачем им тратить силы на трудный перелёт через море, когда можно роскошно, с великолепнейшим комфортом переплыть море на пароходе? Когда-нибудь, может быть, мало-помалу выработается и инстинкт.
(403 слова)

По В. Вересаеву