Среди постыдных поступков, которые я совершил в жизни, более всех памятен мне один. В детдоме в коридоре висел репродуктор, и однажды в нём раздался голос, ни на чей не похожий, чем-то меня раздражавший. «Ха! Орёт как жеребец!» – сказал я и выдернул вилку репродуктора из розетки. Голос певицы оборвался.
Много лет спустя в Ессентуках слушал я симфонический концерт. Все повидавшие и пережившие на своём веку музыканты оркестра с молоденькой дирижёршей терпеливо растолковывали публике, что и почему они будут играть, когда, кем и по какому случаю то или иное произведение было написано. Но и сказочный Штраус, и огневой Брамс, и кокетливый Оффенбах не помогли – уже с середины первого отделения слушатели начали покидать зал. Покидали с возмущениями, выкриками, будто обманули их в лучших вожделениях и мечтах.
Я сидел, ужавшись в себя, слушал, как надрываются музыканты, чтоб заглушить шум и ругань в зале, и мне хотелось за всех за нас попросить прощения у милой дирижёрши, у оркестрантов, извиниться за всех нас и рассказать, как я в детстве... Она-то, певица, уж никогда не услышит моего раскаяния, не сможет простить меня. Зато, уже пожилой и седой, я содрогаюсь от каждого хлопка и бряка стула в концертном зале.
(190 слов)
По В. Астафьеву