Павел Михайлович Третьяков

   Возможно, многим в настоящее время покажется странным, что ещё каких-нибудь сто лет назад в России не было ни одного доступного народу музея, если не считать Эрмитажа (как известно, принадлежавшего царствующему дому Романовых), где русских картин было немного, да ещё музея при академии.
   Однако это вовсе не означает, что в то время в России не было любителей и ценителей настоящего искусства.
   Но любовь любви рознь. Вельможные меценаты любили искусство, как скупой рыцарь своё золото. Они лелеяли его, но держали под семью замками. Творения русских живописцев были заперты в залах княжеских дворцов и помещичьих усадеб, и для простого народа России в то время картина оставалась чем-то невиданным и недоступным.
   Но те же причины, какие пробудили к жизни новую русскую живопись, сделали неизбежным и возникновение общедоступных музеев.
   Имя Павла Михайловича Третьякова навсегда останется среди имён тех людей, кто бескорыстной любовью и преданностью своей двигал вместе с художниками русскую живопись вперёд. Его горячая вера в будущность народного искусства, его действенная и постоянная поддержка укрепляли художников в сознании необходимости дела, которое они делают.
   Третьяков не был «покровителем искусств», меценатом того толка, какими были в своё время многие родовитые вельможи в России. Он не красовался, не тешил собственное тщеславие, не выбирал себе любимцев среди художников и не швырял деньги по-княжески. Он был рассудителен, расчётлив и не скрывал этого.
   «Я вам всегда говорю, – писал он однажды Ивану Николаевичу Крамскому, – что желаю приобретать как можно дешевле, и, разумеется, если вижу две цифры, то всегда выберу меньшую: ведь недаром же я купец, хотя часто и имею антикупеческие достоинства».
   Именно эти «антикупеческие достоинства»: просвещённость, гуманизм, понимание общенародной роли искусства – и позволили Третьякову выбирать для своей галереи всё самое лучшее, самое правдивое и талантливое, что давала тогда русская живопись.
   С первой же выставки передвижников он приобрёл около десятка картин. Среди них были такие шедевры, как «Грачи прилетели» Алексея Кондратьевича Саврасова, «Пётр Первый допрашивает царевича Алексея в Петергофе» Николая Николаевича Ге, «Сосновый бор» Ивана Ивановича Шишкина и «Майская ночь» Ивана Николаевича Крамского. С тех пор он стал постоянным членом товарищества и тем самым присоединился к общим задачам и целям.
   Третьяков известен был своим удивительным чутьём. Тихий, молчаливый, сдержанный, он появлялся в мастерских, где ещё только заканчивались будущие шедевры живописи, и, случалось, покупал их для своей галереи прежде, чем они успевали появиться на выставке.
   Бескорыстие его было беспримерным. Приобретя у Василия Васильевича Верещагина огромную коллекцию его картин и этюдов, он тут же предложил её в качестве дара Московскому художественному училищу. Свою галерею он с самого начала задумал как музей национального искусства и ещё при жизни своей – в 1892 году – передал в дар городу Москве. И лишь спустя шесть лет (как раз в год смерти Павла Михайловича Третьякова) открылся первый государственный русский музей в столичном Петербурге, да и то куда уступавший «Третьяковке», ставшей уже к тому времени местом паломничества многих тысяч людей, приезжавших в Москву со всех концов России.
(468 слов)

По Л. Волынскому