Откровенный разговор

   Прислушиваясь к беседам Короленко и Тарле, я впервые увидел, каким глубоким знатоком старины был Владимир Галактионович: русский восемнадцатый век он знал во всех его мельчайших подробностях не как дилетант, а как настоящий учёный-исследователь, и в этой области его эрудиция, насколько я мог судить, была ничуть не ниже эрудиции Тарле.
   Для того чтобы так подробно говорить, например, о пугачёвском восстании, как говорил о нём он, нужно было поистине многолетнее изучение рукописных и печатных архивных источников. «Вот напишите-ка историю Волги за последние четыреста лет, – говорил он Евгению Викторовичу, – это и будет история русских народных движений: тут и раскольники, и Разин, и Емельян Пугачёв». И было видно, что ему самому эта тема дорога, ни с чем не сравнима и досконально известна.
   Как-то раз Короленко сказал напрямик, что я иду по отнюдь не верной литературной дороге, отдавая все свои силы газетным статьям-однодневкам. Что я пишу слишком звонко, отчасти задиристо, с «бубенцами и блёстками». Что многие мои парадоксы производят впечатление фейерверков.
   «Может быть, – продолжал он, – мой совет покажется вам тривиальным, но другого пути у вас нет: если вы хотите сделаться серьёзным писателем, вы должны непременно взвалить на себя какой-нибудь длительный, сосредоточенный, вдумчивый труд, скрупулёзно и аккуратно выполнить его, посвятив всего себя единой теме, которая была бы насущно необходима широчайшему кругу людей».
   Говорил он не теми словами, которые я здесь привожу по памяти полвека спустя, но смысл его речи остался неизменным. Так как всё, что он говорил, я давно уже чувствовал сам, я всерьёз разволновался и долго не находил слов для ответа. Он же глядел на меня выжидательно, и я, доверившись ему, рассказал о своём замысле – во что бы то ни стало посвятить себя изучению Некрасова. Эта тема пришлась ему по сердцу, и его поощрительные слова распалили меня, вследствие чего мне захотелось тотчас же, не теряя ни одной минуты, бежать к себе, к своей старой чернильнице, чтобы, не дожидаясь рассвета, взяться за работу, для которой, к сожалению, у меня не было ни нужных материалов, ни навыков.
   Почему-то впоследствии, встречаясь со мной, Короленко никогда не вспоминал о нашем разговоре, и я, из понятной застенчивости, так и не решился сказать ему, что этот разговор я считаю одним из важнейших событий всей своей писательской жизни.
(358 слов)
 
По К. Чуковскому