В течение нескольких лег я проводил летние месяцы на даче, вдали от пыльного, душного, наполненного грохотом города, в тихой деревушке, затерявшейся среди глухого леса.
Встаешь, бывало, вместе с восходом солнца, когда росистая трава ещё белеет, а из леса особенно сильно доносится крепкий смолистый аромат. Не умываясь, накинув только старое пальтишко, бежишь к реке, на ходу быстро раздеваешься и с размаху бухаешься в студёную, розовую от зари, ещё подёрнутую лёгким паром, гладкую, как зеркало, водяную поверхность, распугивая утиное семейство, которое с тревожным кряканьем расплывается из прибрежного тростника. Выкупаешься и, дрожа от холода, с чувством здоровья и свежести спешишь к чаю, накрытому в густо разросшемся палисаднике в тени сиреневых кустов, образующих душистую зелёную беседку.
Затем целый день бродишь с ружьём и собакой по окрестным лесам и болотцам, ловишь с белоголовыми ребятишками раков, тянешь с рыбаками невод и варишь поздней ночью уху, а то сидишь с удочкой, надев соломенную шляпу, и пристально следишь за поплавком, едва виднеющимся в расплавленном серебре реки. Домой возвращаешься усталый, перепачканный с ног до головы, но бодрый и весёлый, с чудовищным аппетитом. А поздним вечером, когда, пыля и толпясь, наполняя воздух запахом парного молока и травы, в деревню возвратится стадо, какое наслаждение сидеть у ворот, слушать и смотреть, как постепенно затихает сельская жизнь!
(204 слова)
По А. Куприну