Сейчас ночь. Ночью особенно чувствуешь неподвижность предметов: лампы, мебели, портретов на столе. Изредка за стеной в водопроводе всхлипывает, переливается вода, подступая как бы к горлу дома. Ночью я выхожу погулять. В сыром, смазанном чёрным салом берлинском асфальте текут отблески фонарей; в складках чёрного асфальта – лужи; кое-где горит гранатовый огонёк над ящиком пожарного сигнала. Дома как туманы, на трамвайной остановке стоит стеклянный, налитый жёлтым светом столб, и почему-то так хорошо и грустно делается мне, когда в поздний час пролетает, визжа на повороте, трамвайный вагон. Отчётливо видны сквозь окна освещённые коричневые лавки, меж которых проходит против движенья, пошатываясь, одинокий, словно слегка пьяный, кондуктор с чёрным кошелём на боку.
Странствуя по тихой, тёмной улице, я люблю слушать, как человек возвращается домой. Сам человек не виден в темноте, да и никогда нельзя знать наперёд, какая именно парадная дверь оживёт, со скрежетом примет ключ, распахнётся, замрёт на блоке; ключ с внутренней стороны заскрежещет снова, и в глубине, за дверным стеклом, засияет на одну удивительную минуту мягкий свет.
(162 слова)
По В. Набокову