На дворе май, а уже порыжела сирень. Нет дождей второй месяц. Ещё не беда для огородов, но предчувствие её томится в сухом, духмяном от сомлевших трав воздухе.
Торопится добрать стройматериалы для своего жилища оса, грызёт дощатую обшивку веранды – только шорох стоит. Торопится накормить своих птенцов воробей: то и дело снуёт за стреху и обратно. Торопится отцвести декоративная жимолость: над её бело-розовой, одуряюще запашистой кипенью неутомимо снуют пчелы.
Лишь новорождённой бледно-зелёной гусенице, как видно, некуда спешить средь суеты майского утра. Она зависла над веткой берёзы. Огляделась, выпустила из себя паутинку, скользнула вниз и снова зависла в жарком токе воздуха, покачиваясь, как на качелях.
Каким ей видится этот мир? Неоглядным торжеством зелени под выгоревшим и потускневшим от обилия солнца небом? Чёрно-белым росчерком берёз? Или той вон, похожей на сытую гусеницу серёжкой, что вздрагивает рядом, застив весь свет?
Мне тоже застят весь свет эти берёзы, что вымахали у крыльца намного выше крыши. И солнечные лучи просеиваются сквозь них лишь зыбким кружевом бликов. И река угадывается едва сквозь трепет клейкой листвы. Но шелест её для меня – как задушевные речи старого друга.