На холсте был яркий прощальный день конца октября. Белое солнце стояло низко, сквозило между стволами дальних берёз, которые на косогоре казались чёрными. Дул ветер и оголял заброшенный монастырский сад. Голубое небо сияло над махающими верхушками деревьев, над разрушенной каменной стеной, освещённой сбоку. Одинокое упавшее в траву яблоко лежало возле стены, еле видимое сквозь облепившие его листья.
Да, он был совершенно один в окрестностях того монастыря, и был тогда солнечный, сухой, просторный день. Густо шумели, переливались золотом оставшейся листвы старые клёны, мела багряная метель по заросшим дорожкам сада. Всё было прозрачно, свежо, прощально. Почему прощально? Почему после пятидесяти лет он не мог уйти от чувства, что и с ним скоро случится то, что случилось с миллионами людей, точно так же, как он, ходивших по тропинкам вблизи других стен? Может быть, красота осознаётся только в роковой и робкий момент её зарождения и перед её неизбежным исчезновением, увяданием, на грани конца и начала, на краю пропасти?
Ничего нет недолговечней красоты, но как непереносимо ужасно то, что в каждом зарождении прекрасного есть его конец, его смерть. День умирает в вечере, молодость − в старости, любовь − в охлаждении и равнодушии.
(186 слов)
По Ю. Бондареву