В доме у старой графини

   Германн трепетал, как тигр, ожидая назначенного времени. В десять часов вечера он уж стоял перед домом графини. Погода была ужасная: ветер выл, мокрый снег падал хлопьями. Фонари светились тускло, улицы были пустынны. Изредка тянулся извозчик на своей тощей кляче, высматривая запоздалого седока.
   Германн стоял в одном сюртуке, не чувствуя ни ветра, ни снега. Наконец карету графини подали. Германн увидел, как лакеи вынесли под руки сгорбленную старуху, укутанную в соболью шубу, и как вслед за нею, в холодном плаще, с причёской, убранною свежими цветами, мелькнула её воспитанница. Дверцы захлопнулись. Карета тяжело покатилась по рыхлому снегу. Швейцар закрыл двери. Окна померкли.
   Германн стал ходить около опустевшего дома. Он подошел к фонарю, взглянул на часы – было двадцать минут двенадцатого. Он остался под фонарем, устремив глаза на часовую стрелку и ожидая назначенный час.
   Ровно в половине двенадцатого Германн ступил на крыльцо дома и вошёл в ярко освещённые сени. Швейцара не было. Германн взбежал по лестнице, отворил двери в переднюю и увидел слугу, спящего под лампою в старинном запачканном кресле. Лёгким и твёрдым шагом Германн прошёл мимо него. Зала и гостиная были темны, лампа из передней слабо освещала их.
   Германн вошел в спальню. Перед старинными образами теплилась золотая лампада. Полинялые кресла, с сошедшей позолотой диваны, на которых лежали пуховые подушки, стояли в печальной симметрии около стен, обитых китайскими обоями. На стене висели два портрета, писанные в Париже бывшим когда-то в моде французским художником. Один из них изображал мужчину лет сорока, румяного и полного, в светло-зелёном мундире и со звездою; другой – молодую красавицу с орлиным носом, с зачёсанными висками и с розою в высоко зачёсанных волосах. По всем углам стояли фарфоровые пастушки и пастушки, столовые часы также французской работы, коробочки, веера и разные дамские игрушки, изобретённые в конце минувшего столетия. Германн заглянул за ширму. За ней стояла маленькая железная кровать, справа находилась дверь, ведущая в кабинет, слева – другая, которая выходила в коридор. Германн отворил её и увидел узенькую витую лестницу, которая вела в комнату бедной воспитанницы... Но он воротился и вошёл в тёмный кабинет.
   Время шло медленно. Всё было тихо. В гостиной пробило двенадцать, по всем комнатам часы одни за другими прозвонили двенадцать, всё умолкло опять. Германн стоял, прислонясь к холодной печке. Он был спокоен, сердце его билось ровно, как у человека, решившегося на что-нибудь опасное, но необходимое.
   Часы пробили первый и второй час утра, и он услышал дальний стук кареты. Невольное волнение овладело им. Карета подъехала и остановилась. Он услышал стук опускаемой подножки. В доме засуетились. Люди побежали, раздались голоса, и дом осветился. В спальню вбежали три старые горничные, и графиня, чуть живая, вошла и опустилась в своё кресло. Молодой человек увидел в щёлку, что Лизавета Ивановна прошла мимо него. Он услышал её торопливые шаги по ступеням лестницы, и в сердце его отозвалось нечто похожее на угрызение совести и снова умолкло. Германн будто окаменел.
(464 слова)

По А. Пушкину