Увага!!! Невялікія апавяданні і вершы пададзены ў поўным варыянце.
Воспоминания (По К. Чуковскому)
Судя по записям в моём дневнике, летом 1910 года я виделся с Владимиром Галактионовичем Короленко одиннадцать раз. Помнится, в один из безветренных июльских вечеров мы в течение нескольких часов бродили с ним, вдоль и поперёк исходив окрестности наших дач. Стоял по-летнему тёплый вечер, когда вся природа преисполнена величественным покоем и в каждом шорохе древесной листвы чудится чей-то таинственный приглушённый шёпот. Такой вечер удивительно располагает к раздумьям и негромким разговорам вполголоса.
7 июля мы побывали у Репина, который долго упрашивал Короленко позировать ему для портрета, но писатель в ту пору, как он говорил, был вынужден «отклонить от себя эту честь», ссылаясь на то, что ему придётся непременно уехать в ближайшие дни.
Насколько я мог заметить в это короткое время, у Владимира Галактионовича была особая манера разговаривать: всякая его беседа с другими людьми мало-помалу сводилась к сюжетному повествованию, к рассказу. Правда, он не завладевал разговором, как это свойственно многим даровитым рассказчикам. Напротив, он склонен был терпеливо и подолгу слушать рассказы других, прикладывая для этого к уху ладонь (с годами у него притупился слух), давая своим собеседникам полную волю говорить, что им вздумается, а сам лишь изредка вставлял единичные реплики. Но как только собеседники его умолкали, он тотчас же принимался рассказывать им.
Вообще его разговор почти никогда не дробился на мелкие, ничего не значащие вопросы и ответы. Любимой формой речи был у него непременно рассказ, просторный, свободный, богатый образами, приключениями, ничем не заменимый.
На редкость умело изображал он всевозможных людей, причём не то чтобы перевоплощался в них, этого не было: он никогда не воспроизводил ни их физиономий, ни походок, ни жестов, ибо, не превращаясь в актёра, во что бы то ни стало оставался рассказчиком, автором устных новелл. В большинстве случаев эти новеллы были невелики: исчерпывались в десять-пятнадцать минут, но каждая была, во-первых, непохожа на другие, во-вторых, настолько чудесно рассказана, что я, бывало, бегу поскорее домой, чтобы, не забыв ни одной подробности, аккуратно записать их, пока они сохранились у меня в голове со всеми своими горячими красками. Но, к сожалению, именно красок я и не мог-таки передать: оставались какие-то бледные схемы, которые были так мало похожи на подлинники, что вследствие этого я прекратил свои записи.
(352 слова)
По К. Чуковскому