Была ранняя весна.
Когда она пришла впервые, вечерняя заря только начиналась, а меж деревьями уже сумерки, хотя листья ещё не появились. Всё внизу в тёмных тонах: стволы, прошлогодние тёмно-коричневые листья, коричнево-серые стебли трав; даже плоды шиповника, густо-рубиновые осенью, теперь, выдержав зиму, казались кофейными зёрнами.
Ветви слегка шумели от лёгкого ветра, жидко и голо, будто они ощупывали друг друга, то притрагиваясь концами, то чуть прикасаясь серединой сучьев. Верхушки стволов легонько покачивались – и даже безлистые деревья казались живыми. Всё было таинственно шуршащим и густо пахучим: и деревья, и листва под ногами, мягкая, с весенним запахом лесной земли, и шаги Ивана Ивановича, осторожные и тихие. Его ботинки тоже шуршали, а следы пахли куда сильнее, чем в поле. За каждым деревом что-то незнакомое, таинственное. Поэтому-то Бим и не отходил от Ивана Ивановича дальше двадцати шагов: пробежит вперед, влево, вправо и катит назад, смотрит в лицо, спрашивая: «Мы зачем сюда попали?»
– Не поймёшь, что к чему? – догадался Иван Иванович. – Поймёшь, Бимка, поймёшь. Подожди малость.
Так и шли, присматривая друг за другом.
(167 слов)
По Г. Троеполъскому