Белый гусь

   Если бы птицам присваивали воинские чины, то этому гусю следовало бы дать адмирала. Всё у него было адмиральское: и выправка, и походка, и тон, каким он разговаривал с прочими деревенскими гусями. Ходил он важно, обдумывая каждый шаг.
   Этот гусь никогда не бежал, даже если за ним припустит собака. Он всегда высоко и неподвижно держал длинную шею, будто нёс на голове стакан воды.
   Белый гусь был самой важной птицей во всей округе. На него засматривались лучшие гусыни деревни. Ему безраздельно принадлежали отмели, которым не было равных по обилию тины, ряски, ракушек и головастиков.
   Этой весной, как только сошёл снег, я собрал свой велосипед и покатил открывать рыбачий сезон. Заметив меня, гусь пригнул шею к траве и с угрожающим шипением двинулся навстречу. Я едва успел отгородиться велосипедом. А он ударил крыльями по спицам, отскочил и снова ударил.
   – Кыш, проклятый! – это кричал Стёпка, соседский мальчишка. Он схватил гуся за шею и поволок.
   – Вот собака! – сказал Стёпка. – Никому прохода не даёт. У него сейчас гусята, вот он и лютует.
   – А мать-то их где? – спросил я мальчика.
   – Гусыню машина переехала.
   – Га-га-га-га! – издевался надо мной гусь.
   Переругиваясь с гусем, я и не заметил, как из-за леса наползла туча. Она росла, поднималась серо-синей тяжёлой стеной, без просветов, без трещинки.
   Я едва успел набросить на себя плащ, как туча прорвалась и обрушилась холодным косым ливнем. Гуси, растопырив крылья, полегли в траву. Под ними спрятались выводки.
   Вдруг по козырьку кепки что-то жёстко стукнуло, и к моим ногам скатилась белая горошина. Я выглянул из-под плаща. По лугу волочились седые космы града. Гуси замерли в траве, тревожно перекликаясь. Белый гусь сидел, высоко вытянув шею. Град бил его по голове, гусь вздрагивал и прикрывал глаза. Когда особенно крупная градина попадала в темя, он сгибал шею и тряс головой. На тропинке в неудержимой пляске подпрыгивали, отскакивали, сталкивались белые ледяные горошины.
   Гуси не выдержали и побежали. То здесь, то там в траве, перемешанной с градом, мелькали взъерошенные головки гусят, слышался их жалобный призывный писк. Порой писк внезапно обрывался, и жёлтый одуванчик, иссечённый градом, поникал в траву.
   А гуси всё бежали, пригибаясь к земле, тяжёлыми глыбами падали с обрыва в воду и забивались под кусты лозняка. Вслед за ними мелкой галькой в реку сыпались малыши – те немногие, которые ещё успели добежать. Я с головой закутался в плащ. К моим ногам скатывались уже не круглые горошины, а куски наспех обкатанного льда.
   Туча промчалась так же внезапно, как и набежала. Тропинка покрылась лужицами. В поваленной мокрой траве, будто в сетях, запутались иссечённые гусята. Они погибли почти все, так и не добежав до воды.
   Луг, согретый солнцем, снова зазеленел. И только на его середине никак не растаивала белая кочка. Я подошёл ближе. Это был Белый гусь. Он лежал, раскинув могучие крылья и вытянув по траве шею. По клюву из маленькой ноздри сбегала струйка крови.
   Все двенадцать пушистых одуванчиков, целые и невредимые, толкаясь и давя друг друга, высыпали наружу. Один гусёнок, с тёмной ленточкой на спине, неуклюже переставляя широкие кривые лапки, пытался взобраться на крыло гусака. Но всякий раз, не удержавшись, кубарем летел в траву. Малыш сердился, нетерпеливо перебирал лапками и упрямо лез на крыло. Наконец гусёнок вскарабкался на спину своего отца и замер. Он никогда не забирался так высоко. Перед ним открылся удивительный мир, полный сверкающих трав и солнца.
(533 слова)

По Е. Носову