С уверенностью можно сказать, что Чехов более чем кто-либо показал всю гибкость, красоту, изящество и разнообразие русского языка. Однако он никогда не прибегал к выковыванию новых, искусственных слов. Заслуга его в том и заключается, что он, не переставая, учился языку, где только мог. И нельзя утверждать, что эта незримая работа давалась ему очень легко. Юношеские его рассказы далеко не свободны от южнорусских оборотов и речений, между тем как последние произведения изумительны по чистоте языка. Чеховские корректуры свидетельствуют наглядно о громадной, терпеливой обработке стиля...
У Чехова ещё долго будут учиться языку русские писатели.
Язык Толстого напоминает постройку, возводимую великанами. Чтобы о ней судить, нужно глядеть на неё издали. Язык Чехова – нежное и тонкое плетение, которое можно рассматривать и в лупу.
Пути русской литературы всегда были отмечены, точно придорожными маяками, внутренним сиянием отдельных личностей, душевным теплом тех праведников, без которых «несть граду стояния». В этом смысле Чехов непосредственно примыкает к скорбным и кротким обликам Гаршина и Успенского.
В смерти Чехова заключался какой-то глубокий символ настоящего литературного разброда. Точно вот ушёл он, и вместе с ним исчезла последняя препона стыда, и люди разнуздались и заголились.
Конечно, здесь нет связи, а скорее совпадение. Однако я знаю многих писателей, которые раньше задумывались над тем, что бы сказал об этом Чехов. Как поглядел бы на это Чехов?
(211 слов)
По А. Куприну