Урок корректора Благова

   Часто к нам в редакцию заходил Андрей Соболь. Он был милым, всегда чем-нибудь взволнованным, неусидчивым человеком. Однажды Соболь принёс свой рассказ, раздёрганный, спутанный, хотя, безусловно, талантливый, интересный по теме. Все прочли этот рассказ и смутились: печатать его в таком небрежном виде было нельзя, а предложить Соболю исправить его никто не решался. В этом отношении писатель был неумолим.
   Мы сидели и думали: что делать? Сидел с нами и наш корректор, старик Благов, бывший директор самой распространённой в России газеты «Русское слово», правая рука знаменитого издателя Сытина, человек неразговорчивый и напуганный своим прошлым.
   – Дайте мне рукопись, – сказал он, – клянусь, я не изменю в ней ни слова.
   – А что же вы сделаете?
   – А вот увидите.
   В словах Благова я почувствовал нечто загадочное. Надо было узнать эту тайну, и поэтому я согласился.
   Благов вынул из кармана огарок необыкновенно толстой церковной свечи. Золотые полоски вились по ней спиралью. Он зажёг этот огарок, сел на мой потрепанный чемодан и склонился над рукописью с плоским плотницким карандашом в руках. Кончил работу над рукописью он только утром.
   Я прочёл рассказ и онемел. Это была прозрачная литая проза. Всё стало выпуклым, ясным. От прежней скомканности и словесного разброда не осталось и следа. При этом, действительно, не было выброшено или прибавлено ни одного слова.
   – Это чудо! – сказал я. – Как вы это сделали?
   – Да просто расставил правильно все знаки препинания. Особенно тщательно я расставил точки. И абзацы. Это великая вещь, милый мой. Ещё Пушкин говорил: они существуют, чтобы выделить мысль, дать фразе лёгкость и гармонию. Знаки препинания – это нотные знаки. Они твёрдо держат текст и не дают ему рассыпаться.
   Рассказ был напечатан. А на другой день в редакцию ворвался Соболь. Волосы его были растрёпаны, глаза горели огнём.
   – Кто трогал мой рассказ? – закричал он неслыханным голосом.
   Тогда Благов сказал спокойным и даже унылым тоном:
   – Если вы считаете, что правильно расставить знаки в вашем рассказе – это тронуть его, то извольте: это сделал я. По своей обязанности корректора.
   – Спасибо! – сказал взволнованно Соболь. – Вы дали мне чудесный урок. Я чувствую себя преступником по отношению к своим прежним вещам.
   Корректор ответил:
   – Русский язык открывается до конца лишь тому, кто кровно любит свой народ и чувствует сокровенную прелесть нашей земли.
   Особенно ясными для меня стали эти мысли после встречи с одним лесником.
   Мы остановились у одного оконца-колодца и напились воды.
   – Родник! – сказал лесник. – Должно, Волга тоже начинается из такого оконца?
   – Да, должно быть, – согласился я.
   – Я большой любитель разбирать слова, – неожиданно сказал лесник и смущённо усмехнулся. – И вот скажи на милость! Бывает же так, что пристанет к тебе одно слово и не даёт покоя. Вы, говорят, вроде книги пишете?
   – Да, пишу.
   – А я вот как ни прикидываю, а редко какому слову найду объяснение.
   – А какое слово к вам привязалось сейчас? – спросил я.
   – Да вот этот самый «родник». Надо думать, получилось оно от того, что тут вода зарождается. Родник родит реку, а река льётся-течёт через всю нашу матушку-землю, через всю родину, кормит народ. Вы глядите, как это складно выходит: родник, родина, народ.
(487 слов)

По К. Паустовскому