Под чужим небом

   В одном большом городе был ботанический сад, а в этом саду – огромная оранжерея из железа и стекла. Она была очень красива: стройные витые колонны поддерживали всё здание; на них опирались лёгкие узорчатые арки, переплетённые между собою целой паутиной железных рам, в которые были вставлены стёкла. Особенно хороша была оранжерея, когда солнце заходило и освещало её красным светом. Тогда она вся горела, красные отблески играли и переливались, точно в огромном, мелко отшлифованном драгоценном камне.
   Сквозь толстые прозрачные стёкла виднелись заключённые растения. Несмотря на величину оранжереи, им было в ней тесно. Ветви дерев мешались с огромными листьями пальм, гнули и ломали их и сами, налегая на железные рамы, гнулись и ломались. Для растений нужен был широкий простор, родной край и свобода. Они были уроженцы жарких стран, нежные, роскошные создания; они помнили свою родину и тосковали о ней. Как ни прозрачна стеклянная крыша, но она не ясное небо. Иногда зимой стёкла обмерзали, и тогда в оранжерее становилось совсем темно. Гудел ветер, бил в рамы и заставлял их дрожать. Растения стояли и слушали вой ветра и вспоминали иной ветер, тёплый, влажный, дававший им жизнь и здоровье. И им хотелось вновь почувствовать его веянье, хотелось, чтобы он покачал их ветвями, поиграл их листьями. Но в оранжерее воздух был неподвижен; разве только иногда зимняя буря выбивала стекло, и резкая, холодная струя влетала под свод. Куда попадала эта струя, там листья бледнели, съёживались и увядали.
   Но стёкла вставляли очень скоро. Ботаническим садом управлял отличный учёный директор и не допускал никакого беспорядка.
   Была между растениями одна пальма, выше всех и красивее всех. Директор называл её по-латыни Attalea. Но это имя не было её родным именем, его придумали ботаники. Родного имени ботаники не знали. Раз пришёл в ботанический сад приезжий из той жаркой страны, где выросла пальма. Когда он увидел её, то улыбнулся, потому что она напомнила ему родину.
   – А! – сказал он. – Я знаю это дерево. – И он назвал его родным именем.
   – Извините, – крикнул ему директор, в это время внимательно разрезывавший бритвою какой-то стебелёк, – вы ошибаетесь. Такого дерева, какое вы изволили сказать, не существует. Это – Attalea princeps, родом из Бразилии.
   А бразильянец долго стоял и смотрел на дерево, и ему становилось всё грустнее и грустнее. Вспомнил он свою родину, её солнце и небо, её роскошные леса с чудными зверями и птицами, её пустыни, её чудные южные ночи. И вспомнил ещё, что нигде он не бывал счастлив, кроме родного края, а он объехал весь свет. Он коснулся рукою пальмы, как будто бы прощаясь с нею, и ушёл из сада, а на другой день уже ехал на пароходе домой.
   А пальма осталась. Ей теперь стало ещё тяжелее, хотя и до этого случая было очень тяжело. Она была совсем одна. Она хорошо помнила своё родное небо и больше всех тосковала о нём, потому что ближе всех была к тому, что заменяло им его, к гадкой стеклянной крыше. Сквозь неё ей виднелось иногда что-то голубое. Это было небо, хоть и чужое и бледное, но всё-таки настоящее голубое небо. И когда растения болтали между собою, она всегда молчала, тосковала и думала только о том, как хорошо было бы постоять даже и под этим бледненьким небом.
(514 слов)

По В. Гаршину