О труде писателя

   У по-настоящему гениального художника никогда не найдёшь никакого нравоучения, зачастую неприятного для читателя. «Нравоучение» у него безыскусственно вытекает из самого описания жизни, проявляется незаметно, исподволь. Ему не требуется писать: «Как это возмутительно!» Он так опишет, что читатель возмутится как будто сам, помимо автора.
   Трудное это и отчасти запутанное дело – писательство. Не кто иной, как писатель, должен не наблюдать жизнь, а жить в жизни, наблюдать её не снаружи, а изнутри. Между тем обычная история жизни писателя выглядит так: удалась ему вещь, обратил на себя внимание – и бросает прежнюю работу, считая себя профессионалом, вследствие чего человек садится писать не тогда, когда ему что-то нужно сказать, а тогда, когда нужно платить за квартиру, сшить жене пальто. И впоследствии свежий росточек таланта понемногу желтеет и вслед за тем мало-помалу напрочь засыхает. И нет уж писателя. Начинающий писатель, если он уважает свой талант и дорожит им, не должен «жить» литературой. Чем угодно добывай средства к жизни, только не писательством. Придёт время, и то же писательство во что бы то ни стало начнёт кормить тебя произведениями, написанными раньше. Писатель, становясь профессионалом, сам насильно вырывает себя из жизни.
   Когда в загорающемся сиянье славы, посреди гула восторженных приветствий в литературу вступает молодой талант, мне всегда бывает за него страшно и больно. Как будто на большой высоте человек пошёл по слабо натянутому канату. Знает ли он, насколько опасен этот незнакомый ему путь, знает ли, что из многих десятков людей до конца дойдёт далеко не каждый? Знает ли, что с каждым шагом понемногу должна расти его строгость к себе, что отнюдь не желательно прислушиваться к доносящимся снизу рукоплесканиям и аккомпанементу восторженных криков? Можно всё это знать, и всё-таки голова начинает сладко кружиться, потихоньку исчезает подобранность тела, ноги чересчур бойко и развязно ступают по канату – и летит человек вниз, зачастую разбиваясь насмерть. И люди лишь равнодушно поглядят и скажут: «Ещё одна несбывшаяся надежда!»
   Я замечал на себе в начале литературной работы: каждый успех мало-помалу снижает требовательность к себе, с каждым успехом начинает писаться «легче». И своеобразным парадоксом является ситуация, когда в это время невероятно полезен жёсткий щелчок – отказ редакции, суровая встреча критики, непринятие твоих произведений публикой. Просите, юные литераторы, судьбу, чтоб она была к вам построже и позлее.
(360 слов)

По В. Вересаеву