К 9 октября 1811 года всё в Царскосельском лицее было готово для приёма воспитанников. И вот с утра возле директорского дома началось оживление. Со стуком подъезжали кареты, из которых степенно выходили будущие воспитанники в сопровождении родных. Лица детей были грустны и растерянны, а лица взрослых торжественно серьёзны.
Кто привёз Александра Пушкина, неизвестно. Возможно, дядя Василий Львович. А может быть, давний друг семьи Пушкиных, добрейший Александр Иванович Тургенев, благодаря влиянию которого и удалось поместить двенадцатилетнего Александра в новое учебное заведение.
Родные уехали, и воспитанники остались одни с гувернёрами и инспектором.
После вечернего чая всех повели переодеваться. За несколько минут мальчики преобразились. На каждом – синий двубортный сюртук со стоячим красным воротником, с красным кантом на манжетах, блестящими пуговицами.
Мальчики бросились к зеркалам. Одни уже воображали себя министрами, другие – сенаторами.
Время близилось к десяти. Пора и на покой. Поднялись на четвёртый этаж и по длинному полутёмному коридору разошлись по своим комнаткам. Тускло освещала свеча скромное убранство: узкая железная кровать, конторка, стул, умывальный столик с зеркалом, комод. За окном непроглядная осенняя ночь, ветер, шум деревьев в роще. И не у одного будущего сенатора и министра вдруг почему-то защипало в горле и потекли по щекам непрошеные слёзы.
Александру Пушкину досталась комната под номером 14. Над дверью уже висела дощечка с его фамилией.
Оставшись один в этих казённых стенах, он не заплакал. Он не был особенно привязан к родителям, которые не понимали, да и не старались понять странного на их взгляд, порывистого, шаловливого ребёнка. Он привык к тому, что он сам по себе. Привык к независимости, и потому отъезд из родного дома не явился для него столь тягостным испытанием, как для многих его товарищей. Он давно уже не плакал. Последний раз, пожалуй, лил слёзы тогда, когда гувернантка сестры схватила его тетрадку с начатой поэмой и отдала гувернёру Шеделю, чтобы показать, каким вздором занимается Александр вместо того, чтобы готовить уроки. Шедель начал читать и захохотал. И тут Пушкин, глотая слёзы, вырвал тетрадку и швырнул её в печь. С тех пор он не плакал.
(330 слов)