Наука ненависти

   На войне деревья, как и люди, имеют каждое свою судьбу. Я видел огромный участок леса, срезанного огнём нашей артиллерии. В этом лесу недавно укреплялись немцы, выбитые из села С., здесь они думали задержаться, но смерть скосила их вместе с деревьями. Под поверженными стволами сосен лежали мёртвые немецкие солдаты, в зелёном папоротнике гнили их изорванные в клочья тела. Смерть величественно и безмолвно властвовала на этой поляне, созданной и взрытой нашими снарядами, и только в самом центре поляны стояла одна чудом сохранившаяся берёзка, и ветер раскачивал её израненные осколками ветви и шумел в молодых глянцевито-клейких листках.
   Мы проходили через поляну. Шедший впереди меня связной красноармеец слегка коснулся рукой ствола берёзы, спросил с искренним и ласковым удивлением:
   – Как же ты тут уцелела, милая?
   Но если сосна гибнет от снаряда, падая, как скошенная, и на месте среза остаётся лишь иглистая, истекающая смолой макушка, то по-иному встречается со смертью дуб. По весне немецкий снаряд попал в ствол старого дуба, росшего на берегу безымянной речушки. Рваная, зияющая пробоина иссушила полдерева, но вторая половина, пригнутая разрывом к воде, весною дивно ожила и покрылась свежей листвой. И до сегодняшнего дня, наверное, нижние ветви искалеченного дуба купаются в текучей воде, а верхние – всё ещё жадно протягивают к солнцу точёные, тугие листья.
   Высокий, немного сутулый, с приподнятыми, как у коршуна, широкими плечами, лейтенант Герасимов сидел у входа в блиндаж и обстоятельно рассказывал о сегодняшнем бое, о танковой атаке противника, успешно отбитой батальоном.
   Задумчиво глядя на залитую ярким солнечным светом просеку, лейтенант Герасимов говорил:
   – И воевать научились по-настоящему, и ненавидеть, и любить. На таком оселке, как война, все чувства отлично оттачиваются. Казалось бы, любовь и ненависть никак нельзя поставить рядышком. Знаете, как это говорится: «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань». А вот у нас они впряжены и здорово тянут! Тяжко я ненавижу фашистов за всё, что они причинили моей Родине и мне лично, и в то же время всем сердцем люблю свой народ и не хочу, чтобы ему пришлось страдать под фашистским игом. Вот это-то и заставляет меня, да и всех нас, драться с таким ожесточением, именно эти два чувства, воплощённые в действие, и приведут к нам победу. И если любовь к Родине хранится у нас в сердцах и будет храниться до тех пор, пока эти сердца бьются, то ненависть к врагу всегда мы носим на кончиках штыков. Извините, если это замысловато сказано, но я так думаю, – закончил лейтенант Герасимов и впервые за время нашего знакомства улыбнулся простой и милой, ребяческой улыбкой.
   А я впервые заметил, что у этого тридцатидвухлетнего лейтенанта, надломленного пережитыми лишениями, но все ещё сильного и крепкого, как дуб, ослепительно белые от седины виски. И так чиста была эта добытая большими страданиями седина, что белая нитка паутины, прилипшая к пилотке лейтенанта, исчезала, коснувшись виска, и рассмотреть её было невозможно, как я ни старался.
(461 слово)

По М. Шолохову