Данилов, сколько помнил себя, столько помнил безбрежное море, их дом, стоявший на самом берегу. Он всегда вдыхал в себя свежий запах этого моря, перемешанный с запахом смоляных канатов и каменноугольного дыма пристани. Сколько он помнил себя, всегда его ухо ласкал шум моря, то тихий и мягкий, как шёпот, то страстный и бурный, как стон и вопли разъярённого дикого зверя. Он любил это море, сроднился с ним; эту любовь поддерживали и развивали в нём до страсти молодые моряки, бывавшие у его отца, капитана порта.
Данилов никак не мог понять, как, живя в приморском городе, ни разу не покататься на лодке. Он давно уже умел и грести, и управлять рулём. Он спал и грезил морем. Он любовался у открытого окна, когда вечером луна заливала своим чудным светом эту бесконечную водную даль со светлой серебряной полосой, сверкавшей в воде и терявшейся на далёком горизонте. Он видел, как вдруг выплывшая лодка попадала в эту освещённую полосу, разрезая её мерными взмахами вёсел, с которых, как серебряный дождь, сбегала напитанная фосфорическим блеском вода.
Но не только этим влекло его к себе море. Данилова разжигала буря, в нём подымалась неизведанная страсть в лодке помериться силами с рассвирепевшим морем, когда оно, как титан, швыряло далеко на берег свои бешеные волны. Тогда Данилов уже не был похож на мягкого, обыкновенного Данилова. Вдохновлённый, он простаивал по целым часам на морском берегу, наблюдая расходившееся море. Он с какой-то завистью смотрел в упор на своих бешено набегавших врагов – волны, которые у его ног разбивались о берег. Его глаза впивались в набегавший вал, который, как разбежавшийся человек, споткнувшись с размаха, высоко взмахнув руками, тяжело опрокидывался на острые камни.
Зимой, когда море замерзало, Данилов ходил по берегу, смотрел на расстилавшуюся перед ним ледяную равнину, на тёмную полосу воды за ней, там, где море сливалось с низкими свинцовыми тучами. Он синел от холода, щёлкал зубами, прятал в короткие рукава красные руки. Но море не отпускало его.
(314 слов)
По Н. Гарину-Михайловскому