Ночь была полна тихих, чересчур таинственных, немного жутких звуков, казавшихся сверхъестественными. Рядом в коридоре в течение долгого времени капала вода из рукомойника, мерно, с оттяжкою. Где-то за окном слышался едва уловимый шёпот, похожий на шорох. Где-то, где начинались огороды, вразнобой поливали огурцы на грядках, переливая воду из ведра в ведро, и подолгу гремели цепями, набирая воду из колодца.
Пахло всеми цветами на свете сразу, как будто земля в продолжение дня лежала без памяти, а теперь этими ароматами мало-помалу приходила в сознание. А из совершенно неухоженного графининого сада, засорённого сучьями валежника так, что он стал почти непроходимым, потихоньку заплывало во весь рост деревьев огромное, как стена колоссального здания, трущобно-пыльное благоуханье старой зацветающей липы.
За вороньими гнёздами графининого сада показалась гигантских размеров исчерна-багровая луна, осветившая сразу полнебосклона. Сначала она была похожа на ветряную мельницу, а затем пожелтела наподобие расположенной неподалёку водокачки.
А внизу, под окном, к запаху чудесной ночной красавицы примешивался душистый, как чай с цветком, аромат свежескошенного сена.
Луна уже вовсю царствовала на небе, и её желтовато-беловатый круг издали казался искусственным. Всё сплошь было залито её густым, как пролитые белила, светом. Озарённая луной ночь была поразительна, как милосердие или дар сновиденья, и вдруг в тишину этой светлой, мерцающей сказки невпопад стали падать мерные, рубленые, непрошеные звуки чьего-то знакомого, как будто только что слышанного голоса.
Гости расходились. Прощаясь, аккуратно отодвинули занавесь, настежь распахнули дверь и очутились на террасе с некрашеным дощатым полом.
Показался желтоватый рассвет, мокрое небо в грязных, землисто-гороховых тучах.
В пустом и ещё не освещённом переулке некстати слышалось перестукиванье вразнобой капающих с деревьев капель вперемежку с настойчивым чириканьем вымокших воробьёв.
Прокатился гром, будто плугом провели борозду через всё небо, и всё тотчас же стихло. А потом раздались четыре гулких, запоздалых удара наподобие грохота никому не известного механизма, и вновь как ни в чём не бывало наступила тишина.
(299 слов)
По Б. Пастернаку