Лебедь и лебёдушка

   В районный центр Марьянов приехал вечером. До родного села оставалось восемнадцать вёрст проселочной дороги, и он пошёл пешком, легко неся на плече рюкзак, а в руке чемодан. Далеко впереди, влево от дороги, горел костёр. В насыщенной звёздами ночи жила чуткая тишина.
   – Как хорошо! Как хорошо! – шептал Марьянов, шагая по уезженной дороге.
   Через полчаса пути он увидел костёр, который тлел неярким светом, и Марьянову почудилось, что он уловил в воздухе ароматный дух испечённой в золе картошки. Огонёк мерцал всё ближе и ближе. Марьянов не спускал глаз с красной манящей точки. «Пойду предложу колбасы за картошку», – подумал он и свернул с дороги.
   У костра, разложенного между буртов сахарной свеклы, сидели двое: старик в дублёном полушубке и парень в промасленной телогрейке и модной кепке с миниатюрным козырьком. «Сторож и тракторист», – определил Марьянов и вежливо поздоровался, остановившись у костра. Ему медлительно, с достоинством хозяина, ответил старик.
   Люди не были знакомы Марьянову. Они не проявляли внешнего любопытства к нему и, выждав, пока он уселся чуть в стороне от костра, продолжили свою беседу. Негромко, с большими паузами говорил молодой:
   – Прилетали они на заре. Сядут на середину озера, обнимутся шеями и плавают. Сами белые как снег. Полюбуются, помилуются и улетают, как только солнце взойдёт повыше. Бабушка, бывало, говорит: «Храни тебя Бог, Данилыч, от причинения обиды птицам. Не тронь их!» Но дедушка не послушался. Подкараулил он их в одно прекрасное утро, полыхнул из ружья с берега. И убил лебедя, а лебёдка осталась. Подплыл дед на лодке, хочет снять убитого, а она прикрыла его крыльями, сипит на убийцу и норовит клюнуть. Насилу отнял, а её пожалел. Улетела лебёдка. Дома дед распластал лебедя на полу. Бабушка увела меня тогда в лес и долго плакала, жалела старушка загубленную красоту.
   Прошёл день, другой. На четвёртую зарю на озеро прилетела лебёдка, растрёпанная, исхудавшая. Начала она метаться: то на воду сядет, то нырнёт, то взовьётся. А как стонет! Понимаешь, Матвеич, в жизни не слыхал я такого крика – одна живая боль! И так каждое утро. Сторожка наша у самого берега стояла, поэтому слышно всё было. Бабушка захворала: не вынесла она лебединой тоски. А дед? Он тоже переживал, как от зубной боли. Одним словом, не стало жизни нам. Мы с бабушкой начали уговаривать деда перевестись в другое лесничество. Но он, старый хрыч, нашёл другой выход из положения. Как-то с ночи собрался будто бы в обход, а сам залез в кусты на берегу озера и стал дожидаться лебёдку. Выпалил по ней, да не попал: руки, видно, тряслись. Взвилась лебёдка над озером и стала чуть заметной, а потом сложила крылья и камнем полетела прямо на деда, на ружьё.
   Положив под голову рюкзак, Марьянов лежал, ожидая конца лебединой повести. Но рассказчик молчал, и тогда старик спросил сурово:
   – Убил?
   – Дед хорошо делал чучела, – не сразу отозвался рассказчик. – Всё равно ведь лебеди не живут друг без друга, а тут...
   – Врал твой дед, – сердито перебил старик, – совесть свою оправдывал. Люди и те живут после гибели любимого человека, а то – вольная птица! Люди-то, по-твоему, меньше птичек в любви смыслят?
   – Может, и не меньше, – глухо ответил парень, – но только у людей чуть что – и готово: нашёлся другой или другая.
(508 слов)

По К. Воробьёву