Коростель

   Осторожно пробираюсь по речке Быковке с удочкой. Черемушник наклонился над нею. Цвет с черёмух почти осыпался.
   От этого речка вроде бы покрылась кружевами. По всему извилистому коридору речки плыл тугою струёй горьковатый запах тлеющего цвета. Было не по-весеннему тихо, будто перед заморозком. Злой ветер растрепал деревья, смял их наряды из нежного шёлка и успокоился.
   Я закинул удочку. Жду поклёвку и думаю, любуюсь, чуть грущу. Слышу, как издали, из черёмушной густоты, несётся звонкое, такое тонкое: «Тити-вити».
   Что за оказия?! Днём при ярком солнце поют кулики – вечерние птицы! И главное, судя по голосам, кулики-то молоденькие. А у куликов ведь совсем недавно были свидания возле весенних снеговых луж, и долгоносый кавалер взмывал ввысь и такую самостоятельность устраивал перед серенькими дамами, такие кренделя выделывал, что куда там!
   Это было давно, лет, может, сорок назад. Ранней осенью я возвращался с рыбалки по скошенному лугу и возле небольшой, за лето высохшей берёзы увидел птицу.
   Она услышала меня, притаилась, но глаз мой чувствовала, пугалась его и вдруг бросилась бежать, неуклюже завалилась на бок.
   От мальчишки, как от гончей собаки, не надо убегать: непременно бросится он в погоню, разожжётся в нём дикий азарт. Берегись тогда, живая душа. Я догнал птицу в борозде и, слепой от погони, охотничьей страсти, захлестал её сырым удилищем.
   Я узнал птицу: это был коростель. Все другие его друзья покинули наши места, отправились в тёплые края зимовать. А этот уйти не смог. У него не было одной лапки – в сенокос он попал под косу. Вот потому-то он и бежал от меня так неуклюже, потому я и догнал его.
   И до того мне сделалось жалко его, что стал я руками выгребать ямку в борозде и хоронить так просто, сдуру загубленную живность.
   Я вырос в семье охотника, сам потом сделался охотником, но никогда не стрелял без надобности. С нетерпением и виной, уже закоренелой, каждое лето жду я домой, в русские края, коростелей.
   Уже черёмуха отцвела, купава осыпалась, трава в стебель двинулась, ромашки по пригоркам сыпанули и соловьи на последнем издыхании допевают песни.
   И вот однажды, в росное утро, за речкой, в лугах, покрытых ещё молодой травой, послышался скрип коростеля. Явился, бродяга! Добрался-таки!
   Теперь я знаю, как трудна жизнь коростеля, как далеко ему добираться к нам, чтобы известить Россию о начавшемся лете.
   Зимует коростель в Африке и уже в апреле покидает её, торопится туда, «где луг ещё косой не тронут, где васильковые глаза...». Идёт, чтобы свить гнездо и вывести потомство, выкормить его и поскорее унести ноги от гибельной зимы.
   Не приспособленная к полёту, но быстрая на ногу, птица эта вынуждена два раза в году перелетать Средиземное море. Много тысяч коростелей гибнет в пути, особенно при перелёте через море.
   Как идёт коростель, где, какими путями, мало кто знает. Лишь один город попадается на пути этих птиц – небольшой древний город на юге Франции.
   На гербе города изображён коростель. В те дни, когда идут коростели по городу, здесь никто не работает, все люди справляют праздник и пекут из теста фигурки этой птицы, как в России пекут жаворонков к их прилёту.
   Птица коростель во французском старинном городе считается священной, и, если бы я жил там в давние годы, меня приговорили бы к смерти.
   Но я живу далеко от Франции. Много уже лет живу и всякого навидался. Был на войне, в людей стрелял, и они в меня стреляли.
   Но отчего же, почему же, как заслышу я скрип коростеля за речкой, дрогнет моё сердце и снова навалится на меня одно застарелое мучение: зачем я убил коростеля? Зачем?
(567 слов)

По В. Астафьеву