Среди развалин древнего Херсонеса висит над морем колокол, установленный на невысоких, но прочных столбах, пропитанных смолою. Как ни густы бывают студёные осенние туманы, моряки найдут дорогу по размеренным, вовсе не торопливым ударам колокола. Когда-то этот колокол, на котором высечены подлинные греческие письмена, был захвачен чужеземцами и едва ли не сто лет пробыл на чужбине, пока не вернулся наконец на родину.
Когда погода была безветренна, смотритель, не торопясь, сворачивал папиросу из мелкокрошеного табака, надевал форменную бескозырку и почти ненадёванный бушлат и шёл к морю. Затем старик возвращался домой, и ни с чем не сравнимый запах моря сменялся запахом свежей золы и печённой в жару картошкой.
Весной тоже случались штормы, но ветер тогда дул не холодный, а тёплый и ласковый. Приходили к колоколу не занятые службой матросы, прислушивались к его неумолкающему гулу, не спеша думали о чём-то своем. Тяжёлый, почти не двигающийся от ударов, он гудел обиженно и приглушённо, окаченный волной. А когда море не доставало до него, звенел весело и задорно.
А в развалинах жили ящерицы. С деланным равнодушием, греясь в лучах полуденного солнца, они чутко оберегали жутковатую тишину умершего, никому уже не нужного города. Море тогда бывало почти неподвижным и ровным, как синеватое воронёное блюдо. И белые лепестки цветущих слив и вишен осыпали тогда развалины.